Иллюстрации к стихам и песням Владимира Высоцкого

Сорок две иллюстрации к произведениям Володи Высоцкого — это единый цикл, начатый мною в середине 1980-х годов (тогда были сделаны первые восемь рисунков) и завершённый в 2004-2011 годах. Число сорок два выбрано неслучайно — ровно столько лет прожил Володя.

Иногда мне кажется, что лучшими моими комментариями к произведениям Высоцкого могут быть мои иллюстрации — они рождались как продолжение нашего с Володей диалога. Но и рисунки требуют отдельных пояснений, поскольку многие песни рождались в результате долгих бесед, в которых Володя высказывал своё отношение к тому или иному событию, а некоторые рисунки сделаны к песням, которые описывают события, свидетелями которых были только мы с Володей или  только один из нас.

Михаил Шемякин.

Иллюстрации к произведениям Н.В. Гоголя

В 1960-е годы Шемякин изучал проблему демонизированных форм в мире, создаваемом его собственным воображением, избегая тем, навеянных современным бытом. В то же время он равно далёк от псевдоромантической традиции. У Гоголя он учился экспериментально исследовать границы между духовным и земным миром, с научной точностью определяя законы, по которым происходит превращение добра во зло и зла в добро в мире искусства. Однако сам Гоголь не избежал соблазна механической проекции этических ценностей в эстетическое измерение, что привело его к глубокому экзистенциональному кризису и постепенному отказу от художественной деятельности.

Писатель всей своей жизнью дал трагический урок, показывающий бесплодность и даже губительность попыток христианизировать искусство на традиционных путях аскетического морализма. Шемякину удалось миновать опасность одностороннего морализирования в искусстве. Разделяя с Гоголем пристальное внимание к формам зла в мире, он фиксирует их число эстетически, не подгоняя их под те или иные системы этических ценностей.
Зло выявляется не столько сюжетно, сколько через ритм красок и линий, не нуждающихся в этикетках. Художник выступает в качестве духовного исследователя и экспериментатора, который наблюдает феномены, ставит опыты, но не хочет навязывать свои представления о конечных результатах. Он стремится увидеть скрытую мысль (идею) образа (как внешнего, природного, так и внутренне — имагинативного). Многое может явить себя, пользуясь выражением Гоголя, как «ужасная действительность» только потому, что она осталась «не озарённой светом какой-то непостижимой, скрытой во всём мысли». Будучи настоящим мистиком, Гоголь учил, что подлинная реальность, в том числе и эстетическая, возникает только в акте творческого познания, сравнимого с освещением предмета солнечным светом: даже «простая, низкая природа является у художника в каком-то свету». Такое произведение ведёт к благостным эстетическим переживаниям, и «после того спокойнее и ровнее всё течёт и движется вокруг тебя». И та же самая тема (образ) у другого художника, пассивно и рассудочно подходящего к творчеству, «кажется низкой, грязною…нет в ней чего-то озаряющего».
В «Петербургских повестях» и в иллюстрациях к ним Шемякина подобное мнимое пространство — проекция опустошенной души.

В. Иванов

Иллюстрации к произведениям Ф.М. Достоевского

В своих иллюстрациях к «Преступлению и наказанию» Шемякин зарисовывает проекции архетипа в трёхмерной действительности, но очищенной от второстепенных деталей и доведённой  до уровня знаково — символических форм. Такая герменевтическая установка логически приводит к театрализованной интерпретации романа, освобождая его от тесной связанности с историческим контекстом. Устранён и натуралистический подход к изображению героев «Преступления и наказания». В отличие от большинства иллюстраторов романа, в той или иной степени мысливших в категориях реалистической эстетики, Шемякин трактует лица Раскольникова и Свидригайлова как маски. Сам Достоевский подчёркивал призрачную странность облика Свидригайлова, а в романе «Бесы» прямо указывал, что лицо Ставрогина «напоминает маску».

Шемякин, следуя петербургскому мифологу, возрождает античное понимание маски, модифицируя его. Она является для него средством преодоления натуралистического психологизма. Благодаря маскам в трагедии легче воспринять магическое присутствие духовных существ (богов и демонов), стоящих за сценическим действием. Художник отказывается от распространённого подхода к Достоевскому как психологу и видит в нём мастера, изображавшего проекции духовных архетипов в петербургской жизни. Иллюстрации могут рассматриваться как эквивалент театрального действа, и нужно попытаться уловить его смысл, ту идею, которая сообщает рисункам род внутренней и стилистической целостности.

Зрителю предоставляется известная степень свободы в определении порядка графических сцен-листов. В первом томе монографического альбома Michail Chemiakin они расположены произвольно: вне связи с развитием сюжета в самом романе, что давало созерцателю возможность самому выстроить зрительный ряд. Такой же свободный подход характерен для размещения иллюстраций в альбоме «Шемякин&Петербург». В нём совершенно иная расстановка акцентов. В первом варианте выделен образ Свидригайлова, во втором — Сонечки Мармеладовой. тогда как Свидригайловская тема представлена только двумя эскизами. В то же время следует попытаться найти определённую композиционную структуру, лежащую в основе всей серии рисунков.

В. Иванов

Иллюстрации к книги «Испанская классическая эпиграмма»

Эти иллюстрации  в своей графической оснастке несут дух русского лубка, они полны юмора, гротеска. Художник с серьёзной подготовкой изучал не только тексты эпиграмм, но и костюмы, быт, вживался в дух эпохи и старался, чтобы иллюстрации не казались просто графическим дополнением к книге, а были органично вплетены в литературную ткань, отражали её смысл и остроту.

А. М. Петряков.